«Концлагерь». Это слово наводило ужас на любого. Голод, пытки, непосильный труд и страдания были повседневностью для узников лагерей смерти. Мы поговорили о жизни в немецком плену с бывшей узницей концентрационного лагеря «Аушвиц» (г. Освенцим, Польша) Валентиной Малашенковой, в девичестве – Буданова.
Смоленская область, город Ярцево. В этом тихом городке перед войной жила семья Будановых: Алексей, Ефросинья и пятеро детей. Самой младшей в семье, Вале, в 1941 году было три года. С первых дней войны отец отправился на фронт, а дети с мамой остались в родном городке. Несколько раз он переходил из рук в руки: Ярцево то захватывали немецкие войска, то вновь отбивали наши, а с октября 1941 года город окончательно оккупировали фашисты.
На волосок от гибели
– Около двух лет мы были беженцами, задержаться на одном месте удавалось редко и совсем ненадолго, – вспоминает Валентина Алексеевна. – Я была очень болезненным ребенком, переболела практически всеми детскими болезнями, плюс малярия, тиф…
Сыпным тифом заболела почти вся наша семья. Немцы очень боялись этой болезни. Маму и двух сестер закрыли на карантин, а всех здоровых людей расселили в другие дома, подальше от инфицированных. Меня же, хоть я и была больна, брат со старшей сестрой не отдали, спрятали. Но, видимо, кто-то рассказал немцам, что в доме прячут больного ребенка, и они пришли за мной. Дома, кроме меня, никого не было: старшая сестра работала – ее вместе с остальными местными жителями заставляли рыть рвы и блиндажи, а брат по малолетству не работал, но каждый день тайком возил еду партизанам.
Когда постучали полицаи, я им открыла дверь, потому что не понимала, о чем они говорят. Пулей взобралась на печку и уставилась на незваных гостей. Один из них подошел и попытался стянуть меня оттуда, но я схватилась за печную трубу и сопротивлялась изо всех сил. Немец, отпустив мою ногу, потянулся к кобуре и, вытащив пистолет, нацелился на меня. В этот момент второй (высокий, у него были светлые волосы и голубые-голубые глаза – одним словом, настоящий ариец) что есть мочи ударил сослуживца по руке и пуля попала в пол. Они ушли, а я так и осталась сидеть на печи. Первой домой пришла сестра, а я перепуганная, говорить не могу, дыхание сводит и все ей на дырку в полу показываю…
После этого случая тот белокурый немецкий солдат часто приходил меня проведать. Бывало, подойдет к дому, постучит в окошко, я подбегала к двери, приоткрывала, а он мне какой-нибудь гостинец в щелочку просовывал: когда галетами побалует, когда сахарином угостит.
Лагерная жизнь
Почти два года Ефросинья Григорьевна с детьми кочевала из одного населенного пункта в другой. Когда 16 сентября 1943 года Ярцево освободили советские войска, семья была далеко от этих мест. За две недели до этого, 1 сентября, Ефросинью Григорьевну вместе с детьми привезли в Силезию. Здесь, в польском городе Свентохловице, при сталелитейном заводе располагался отдельный лагерь концентрационного комплекса Аушвиц-3.
Из всей семьи Будановых не заставляли работать лишь младшую, пятилетнюю Валю. Как вспоминает Валентина Алексеевна, лагерная жизнь была очень голодной, а родные, приходя с работы, едва держались на ногах.
– Лагерь был мужской, поэтому мы жили не в бараке с остальными заключенными, а в маленькой каморке рядом с комнатой надсмотрщицы. Из мебели было две табуретки и шкаф для робы, к стене ярусами были прибиты нары.
Надсмотрщицу в лагере называли Валерманша. Как ее звали по-настоящему, я не знаю, да и ни к чему мне было ее имя, но плохого о надсмотрщице сказать мне нечего: она угощала меня то оладьями собственного производства, то еще какой-нибудь снедью, которая для других узников была недоступна.
Помню, покормит меня Валерманша, а я свою паечку хлеба брату отдам – он всего на три года старше меня был, а работал наравне со взрослыми. Были в лагере и другие дети, мы с ними бегали во дворе между бараками, пока взрослые были на работе. Иногда к забору приходили польские детишки. Они аккуратно просовывали конфетки через «колючку», по которой был пропущен ток, а кто-нибудь из наших забирал гостинец. Как-то раз дети с той стороны показали на меня пальцем, чтобы я подошла за сладостями. Лагерные ребятишки стали толкать меня в сторону забора, я потихонечку подошла, двумя пальчиками взяла конфету и едва вернулась на территорию лагеря, как ее у меня отняли… В это время кто-то из взрослых проходил мимо и рассказал матери. После этого случая перед уходом на работы мама стала закрывать меня в комнате.
Так же отчетливо помню, как в один день привезли наших, пленных красноармейцев. Их завели в подвал, который находился под зданиями прачечной и туалета. Я слышала пронзительные крики, доносившиеся из-под земли, плакала, спрашивала, чем я могу помочь, но ответа так и не услышала…
Домой!
– Так мы и жили аж до начала 45-го года, – продолжает Валентина Алексеевна. – Когда Красная Армия уже начала освобождать Польшу, немцы потихоньку собрались и стали отступать. В это время некоторые узники где-то раздобыли ружья (как я думаю, выпили), забрались на здание столовой и начали стрелять по немцам. А те развернули орудия – и как дадут по лагерю! Вернувшись, эсэсовцы собрали всех на плацу перед бараками. Помню, холодно очень было, перед нами лежал горящий труп женщины… Всем было страшно: нацисты сказали, что если мы не выдадим тех, кто в них стрелял, убьют всех. Потом говорили, что они нашли тех, кого искали, и забрали с собой.
Приходу красноармейцев радовались не все, ведь в лагере по-прежнему находились некоторые надсмотрщики. Наверное, кто-то донес на Валерманшу, потому что, как сейчас помню, солдаты вывели ее из помещения, били прикладом, а после заставили тянуть вагонетку, на которой возили песок из котлована на кирпичный завод. Когда она катила ее вниз, раздалась автоматная очередь, и Валерманша скатилась на самое дно котлована. Я наблюдала за всем этим, прячась в кустах, а позже мы вместе с сестрой спустились поглядеть. Валерманша лежала босая, сапоги с нее уже кто-то снял…
К тому времени мама опухла от голода и с трудом передвигалась. К ней страшно было даже прикоснуться: кожа на ее теле лопалась и текла сукровица. Из лагеря ее вынесли на носилках.
Началась эвакуация на родину. Старших сестер хотели призвать в армию, но поскольку отец был на фронте, мама больна, а мы с Тарасом еще маленькие, их оставили с нами.
Три письма от отца
Когда Будановы добрались до родного города, увидели ужасную картину: везде были руины, а от деревянного дома, в котором жила семья, остался только фундамент – видимо, бревна забрали на строительство блиндажа. Ефросинью Григорьевну отправили на лечение в госпиталь, а дети разыскали сестру матери, тетю Шуру, и день Победы встретили у нее. После долго скитались по съемным квартирам, пока не получили однокомнатную квартиру.
Но вместе с войной испытания для семьи не кончились. Пока дети с матерью были в концлагере, Алексей Буданов получил известие о том, что все его близкие погибли во время бомбежки. Возвращаться фронтовику было некуда, поэтому он завербовался на службу в Магадан. Надежда на то, что его семья жива, все-таки не покидала Алексея. Когда он проезжал родные места, на трех станциях выбросил привязанные к камешку письма, в которых просил разузнать о судьбе его родных. По какой-то случайности или по велению судьбы все три письма попали к Ефросиньи Григорьевне в один день.
– Отец постоянно писал нам из Магадана. Писал, что сильно скучает по жене и детям, но, дав подписку, нарушить ее не может. И когда я уже была замужем и окончила московский финансовый институт, отец вернулся, – вспоминает Валентина Алексеевна.
В Мелитополь бывшая узница фашистского концлагеря переехала в марте 1960 года. Сперва работала в горфиннадзоре инспектором, после в КРУ ревизором, а с 1969 по 1997 годы – в пединституте. Ныне Валентина Алексеевна живет одна: дочери в Москве, муж уже умер. Родина оценила ее страдания в годы Великой Отечественной, добавив к пенсии 335 грн…
Заглавное фото: dic.academic.ru
Матеріал взято із старої версії сайту «Пороги».
Автор : Дмитрий Воронин
